01.04.2009 в 00:20
драгоценный Заказчик, автор просит прощения и отдает себе отчет, что написанное не есть хорошая стилизация под Джаксиан, не есть стилизация под Джаксиан вообще.
но.
зато Снусмумрик имеет всех!)
Начало зимы.
Говорят, любовь придумали хемулиГоворят, любовь придумали хемули, и я, пожалуй, склонен с этим согласиться. Только хемули могут придумать что-то, сковывающее тебя по рукам и ногам и одновременно позволяющее убежать от одиночества.
Мой драгоценный друг, ты говоришь, что ты меня любишь, что вся ваша семья от меня просто без ума.
Причина, по которой нужно убегать, убегать быстро, убегать сломя голову.
Причина, по которой нужно убегать в одиночество.
Ты дышишь часто и неглубоко.
Ты умер в пять часов семнадцать минут утра.
Было начало зимы.
Вот только что ты дышал, сонно хлопал бессмысленными глазами, от тебя пахло хвоей и молоком, удивительный, такой трогательно-детский запах, а кровь стекала по твоей шелковистой шерстке, расчерчивая ее зимнюю, такую, черт побери, зимнюю белизну.
Кровь – это вертикальные полосы, пусть черные кожаные ремни будут горизонтальными.
Линия, сдавливающая запястья, ты висишь на крючке, на который Муми-мама обычно вешает котлы, большие, сверкающие начищенными боками.
Линия, закрывающая рот.
Линия – несколько линий, хитроумные узлы и крепления, вздергивающие твои щиколотки вверх.
Это та клетка, в которой ты обязательно проснешься, не можешь не проснуться.
Только что ты дышал и расфокусированно, удивленно смотрел на меня, не понимая, что происходит, и слабо шевелился.
Крюк скрипнул, но котлы Муми-мамы… Знаете ли, вес маленького Муми-тролля – это ничто в сравнении с весом котлов Муми-мамы.
Она всегда готовит так много, как будто завтра должна прилететь Большая Комета.
Вообще, Муми-тролли – странное семейство.
В конце осени они начинают готовиться к смерти – они называют ее спячкой, но я-то видел, как они лежат в опустевшем, мертвом доме, белые, застывшие, пахнущие хвоей – статуэтки из парафина.
Муми-мама делает генеральную уборку, вытряхивает все половики, убирает посуду в шкафы, Муми-папа гасит очаги и заклеивает окна тонкими бумажными полосками.
Линии.
Белая клетка для странного семейства.
Муми-тролль уговаривает меня не уезжать.
Говорит, уютная постель и ароматная хвоя – бальзамирование в домашних условиях, я уверен, так же уверен, как и в том, что меня зовут Снусмумрик – и улыбки, и одобрительные похлопывания по плечу, и ласковые поглаживания по голове – это не страшно, Мумрик, ты просто засыпаешь до весны.
Но я-то знаю.
Я-то знаю.
Если я не прав, готов съесть свою шляпу.
Ножи Муми-мамы хорошо заточены, я нежно, усиливая нажим, провожу лезвием по твоей груди. Слабое сопротивление нежной густой шерстки, кожа лопается, порез раскрывается, улыбаясь мне кровоточащей мякотью губ.
Я целую эти губы, если бы я только мог выпить твою боль.
Тогда твои глаза мутнеют, а тело безвольно обмякает.
Но я знаю, я чувствую, я все еще могу успеть.
Мне нужно что-то огромное и болезненное, что-то чудовищное, такое чудовищное, что может отпугнуть саму Смерть.
Я всаживаю нож в твою спину, этот хруст, с которым он раздвигает слои мышц и подкожного жира, я всаживаю его по самую рукоятку.
И так, держась одной рукой за рукоятку ножа, другой рукой за твою щиколотку, я вхожу в тебя.
Внутри у тебя узко, мышцы сжимают мой член, это значит – еще не все, мы еще поборемся, но неожиданно я забываю обо всем.
Я тупо двигаюсь вперед и назад, то втискиваясь вглубь, то стягивая тебя со своего члена, и я уже не могу остановиться, не могу больше думать ни о чем.
Есть только ловушка из возвратно-поступательных движений и тянущая пустота внутри.
Да, кстати, когда хемули придумали любовь, мюмлы тут же придумали секс.
Зимой одиноко.
Зимой сходишь с ума.
Знаете, что становится зимой с хаттифнатами?
То-то же.
Знаете, что становится зимой со снусмумриками?
Ладно, ладно, ничего такого, о чем нельзя рассказать Мумми-маме.
Моя зима наполнена жалящими прикосновениями ледяного ветра и финансовыми авантюрами.
Однажды зимой я запатентовал стеариновых муми-троллей. Это были такие белые свечки, так похожие на них, мертвых в мертвом доме; когда свечку зажигали, у муми-тролля текло из носа.
Ха-ха.
Однажды зимой я обнес консервную банку, носящую гордое название «Хемуль Траст Банк».
Что, вы думаете, у меня в лодке в брезентовом чехле?
Что бы вы ни думали, правильный ответ - Panzerfaust Lanze 44 2 A1.
Предназначен для борьбы с бронированными целями противника, так-то.
Однажды зимой я столкнулся с Моррой, и мне понравилось.
Видите ли, у меня папа исследователь.
Морра, ледяной ад во плоти, оказалась простой, как игрушечная водяная мельница.
Все, что ей было нужно – это убежать от одиночества.
Немножечко тепла и обещание, что это навсегда.
Пока Смерть не разлучит нас.
Мой драгоценный друг, моя зимняя половина Муми-тролля.
Мой драгоценный друг…
Прошу тебя, мне нужна твоя помощь...
В пять часов семнадцать минут утра ты умер, и время остановилось.
Все часы, заботливо заведенные Муми-мамой, заткнулись, захлебнувшись безвременьем.
Окровавленное тело на крюке безвольно и расслабленно качалось взад и вперед – злая пародия на то, что только что произошло.
Раны кровоточили, из разорванного ануса на пол капала кровь, смешанная со спермой и дерьмом.
Ее тяжелый запах смешивался с запахом хвои и молока.
Я провел по истерзанной промежности ладонью и пошел открывать дверь.
Это был пятый запах – запах холода; Морра молча стояла за дверью, терпеливая и ожидающая.
Она шагнула на порог – стены уютной прихожей покрыла мутная пленка инея – посмотрела на меня, жалко и виновато, я поднял руку к ее лицу, заросшему густой темной шерстью и сильно провел по нему, лаская, размазывая по холодному жесткому меху кровь, сперму и дерьмо.
Морра нерешительно, немного грустно кивнула, и тут же отстранилась – мою ладонь облепили ледяные кристаллы, и я почти не чувствовал руку.
Она прошла в дом, порывы холодного ветра, иглы мороза на коже, белый след на деревянном полу, я открыл перед ней дверь на кухню, думаю, она могла бы разбудить Мумми-тролля.
Если не она, я не знаю, что еще могло бы его разбудить.
Большая Комета?
Духовой оркестр незамужних филифьонок среднего возраста?
Голодный Снифф?
Я не знаю.
Знаю только, что я все делал правильно.
Если я не прав, готов съесть свою шляпу.
Морра остановилась на кухне, на расстоянии вытянутой руки перед крюком, на котором летом висели котлы.
На котором зимой висел Муми-тролль.
Хлопали разбитые окна, дверцы буфета бились о стены, посуду разметало ветром.
Скатерть, придавленная тяжелой глиняной корзинкой, из которой задорно торчали фарфоровые грибочки с солью, тмином и молотым перцем, рвалась на свободу, и всюду летали бумажные салфетки, белые, синие и желтые.
Мумми-тролль висел на крюке, красно-белый кусок мяса, его запястья распухли и налились фиолетово-красным.
Он умер, как и было положено, а я не смог сделать ничего.
Неожиданно раздался странный, скрипящий и тонкий звук, я обернулся, но это была всего лишь Морра, она откашливалась.
Понятно, она молчала много лет и наверняка забыла, как нужно говорить.
- Пусть он лучше спит, - сказала Морра.
Она развернулась и поползла назад, из кухни, тяжело перекатываясь с боку на бок, ее окружал белый туман холодного воздуха.
На пороге Морра остановилась, как будто чего-то ожидая.
Молчаливая, одинокая, ужасная, совсем не страшная.
- Уходи, - сказал я.
Странно, я никогда не чувствовал ее холода.
Почему же сейчас?
- Уходи, - повторил я. – Видеть тебя не хочу. Погрейся у какого-нибудь костра.
В подсобке у Муми-троллей были ведро и тряпки, и рулоны пергамента, чтобы заклеить разбитые окна, а в ванной – аптечка, вата и бинты.
Пусть он лучше спит.
Верно?
Ведь это только начало зимы.
Правда?
URL комментарияно.
зато Снусмумрик имеет всех!)
Начало зимы.
Говорят, любовь придумали хемулиГоворят, любовь придумали хемули, и я, пожалуй, склонен с этим согласиться. Только хемули могут придумать что-то, сковывающее тебя по рукам и ногам и одновременно позволяющее убежать от одиночества.
Мой драгоценный друг, ты говоришь, что ты меня любишь, что вся ваша семья от меня просто без ума.
Причина, по которой нужно убегать, убегать быстро, убегать сломя голову.
Причина, по которой нужно убегать в одиночество.
Ты дышишь часто и неглубоко.
Ты умер в пять часов семнадцать минут утра.
Было начало зимы.
Вот только что ты дышал, сонно хлопал бессмысленными глазами, от тебя пахло хвоей и молоком, удивительный, такой трогательно-детский запах, а кровь стекала по твоей шелковистой шерстке, расчерчивая ее зимнюю, такую, черт побери, зимнюю белизну.
Кровь – это вертикальные полосы, пусть черные кожаные ремни будут горизонтальными.
Линия, сдавливающая запястья, ты висишь на крючке, на который Муми-мама обычно вешает котлы, большие, сверкающие начищенными боками.
Линия, закрывающая рот.
Линия – несколько линий, хитроумные узлы и крепления, вздергивающие твои щиколотки вверх.
Это та клетка, в которой ты обязательно проснешься, не можешь не проснуться.
Только что ты дышал и расфокусированно, удивленно смотрел на меня, не понимая, что происходит, и слабо шевелился.
Крюк скрипнул, но котлы Муми-мамы… Знаете ли, вес маленького Муми-тролля – это ничто в сравнении с весом котлов Муми-мамы.
Она всегда готовит так много, как будто завтра должна прилететь Большая Комета.
Вообще, Муми-тролли – странное семейство.
В конце осени они начинают готовиться к смерти – они называют ее спячкой, но я-то видел, как они лежат в опустевшем, мертвом доме, белые, застывшие, пахнущие хвоей – статуэтки из парафина.
Муми-мама делает генеральную уборку, вытряхивает все половики, убирает посуду в шкафы, Муми-папа гасит очаги и заклеивает окна тонкими бумажными полосками.
Линии.
Белая клетка для странного семейства.
Муми-тролль уговаривает меня не уезжать.
Говорит, уютная постель и ароматная хвоя – бальзамирование в домашних условиях, я уверен, так же уверен, как и в том, что меня зовут Снусмумрик – и улыбки, и одобрительные похлопывания по плечу, и ласковые поглаживания по голове – это не страшно, Мумрик, ты просто засыпаешь до весны.
Но я-то знаю.
Я-то знаю.
Если я не прав, готов съесть свою шляпу.
Ножи Муми-мамы хорошо заточены, я нежно, усиливая нажим, провожу лезвием по твоей груди. Слабое сопротивление нежной густой шерстки, кожа лопается, порез раскрывается, улыбаясь мне кровоточащей мякотью губ.
Я целую эти губы, если бы я только мог выпить твою боль.
Тогда твои глаза мутнеют, а тело безвольно обмякает.
Но я знаю, я чувствую, я все еще могу успеть.
Мне нужно что-то огромное и болезненное, что-то чудовищное, такое чудовищное, что может отпугнуть саму Смерть.
Я всаживаю нож в твою спину, этот хруст, с которым он раздвигает слои мышц и подкожного жира, я всаживаю его по самую рукоятку.
И так, держась одной рукой за рукоятку ножа, другой рукой за твою щиколотку, я вхожу в тебя.
Внутри у тебя узко, мышцы сжимают мой член, это значит – еще не все, мы еще поборемся, но неожиданно я забываю обо всем.
Я тупо двигаюсь вперед и назад, то втискиваясь вглубь, то стягивая тебя со своего члена, и я уже не могу остановиться, не могу больше думать ни о чем.
Есть только ловушка из возвратно-поступательных движений и тянущая пустота внутри.
Да, кстати, когда хемули придумали любовь, мюмлы тут же придумали секс.
Зимой одиноко.
Зимой сходишь с ума.
Знаете, что становится зимой с хаттифнатами?
То-то же.
Знаете, что становится зимой со снусмумриками?
Ладно, ладно, ничего такого, о чем нельзя рассказать Мумми-маме.
Моя зима наполнена жалящими прикосновениями ледяного ветра и финансовыми авантюрами.
Однажды зимой я запатентовал стеариновых муми-троллей. Это были такие белые свечки, так похожие на них, мертвых в мертвом доме; когда свечку зажигали, у муми-тролля текло из носа.
Ха-ха.
Однажды зимой я обнес консервную банку, носящую гордое название «Хемуль Траст Банк».
Что, вы думаете, у меня в лодке в брезентовом чехле?
Что бы вы ни думали, правильный ответ - Panzerfaust Lanze 44 2 A1.
Предназначен для борьбы с бронированными целями противника, так-то.
Однажды зимой я столкнулся с Моррой, и мне понравилось.
Видите ли, у меня папа исследователь.
Морра, ледяной ад во плоти, оказалась простой, как игрушечная водяная мельница.
Все, что ей было нужно – это убежать от одиночества.
Немножечко тепла и обещание, что это навсегда.
Пока Смерть не разлучит нас.
Мой драгоценный друг, моя зимняя половина Муми-тролля.
Мой драгоценный друг…
Прошу тебя, мне нужна твоя помощь...
В пять часов семнадцать минут утра ты умер, и время остановилось.
Все часы, заботливо заведенные Муми-мамой, заткнулись, захлебнувшись безвременьем.
Окровавленное тело на крюке безвольно и расслабленно качалось взад и вперед – злая пародия на то, что только что произошло.
Раны кровоточили, из разорванного ануса на пол капала кровь, смешанная со спермой и дерьмом.
Ее тяжелый запах смешивался с запахом хвои и молока.
Я провел по истерзанной промежности ладонью и пошел открывать дверь.
Это был пятый запах – запах холода; Морра молча стояла за дверью, терпеливая и ожидающая.
Она шагнула на порог – стены уютной прихожей покрыла мутная пленка инея – посмотрела на меня, жалко и виновато, я поднял руку к ее лицу, заросшему густой темной шерстью и сильно провел по нему, лаская, размазывая по холодному жесткому меху кровь, сперму и дерьмо.
Морра нерешительно, немного грустно кивнула, и тут же отстранилась – мою ладонь облепили ледяные кристаллы, и я почти не чувствовал руку.
Она прошла в дом, порывы холодного ветра, иглы мороза на коже, белый след на деревянном полу, я открыл перед ней дверь на кухню, думаю, она могла бы разбудить Мумми-тролля.
Если не она, я не знаю, что еще могло бы его разбудить.
Большая Комета?
Духовой оркестр незамужних филифьонок среднего возраста?
Голодный Снифф?
Я не знаю.
Знаю только, что я все делал правильно.
Если я не прав, готов съесть свою шляпу.
Морра остановилась на кухне, на расстоянии вытянутой руки перед крюком, на котором летом висели котлы.
На котором зимой висел Муми-тролль.
Хлопали разбитые окна, дверцы буфета бились о стены, посуду разметало ветром.
Скатерть, придавленная тяжелой глиняной корзинкой, из которой задорно торчали фарфоровые грибочки с солью, тмином и молотым перцем, рвалась на свободу, и всюду летали бумажные салфетки, белые, синие и желтые.
Мумми-тролль висел на крюке, красно-белый кусок мяса, его запястья распухли и налились фиолетово-красным.
Он умер, как и было положено, а я не смог сделать ничего.
Неожиданно раздался странный, скрипящий и тонкий звук, я обернулся, но это была всего лишь Морра, она откашливалась.
Понятно, она молчала много лет и наверняка забыла, как нужно говорить.
- Пусть он лучше спит, - сказала Морра.
Она развернулась и поползла назад, из кухни, тяжело перекатываясь с боку на бок, ее окружал белый туман холодного воздуха.
На пороге Морра остановилась, как будто чего-то ожидая.
Молчаливая, одинокая, ужасная, совсем не страшная.
- Уходи, - сказал я.
Странно, я никогда не чувствовал ее холода.
Почему же сейчас?
- Уходи, - повторил я. – Видеть тебя не хочу. Погрейся у какого-нибудь костра.
В подсобке у Муми-троллей были ведро и тряпки, и рулоны пергамента, чтобы заклеить разбитые окна, а в ванной – аптечка, вата и бинты.
Пусть он лучше спит.
Верно?
Ведь это только начало зимы.
Правда?